Когда мне было 12 лет, я попала в больничный стационар с осложнением после гриппа. Это было неврологическое отделение, очень хорошее по советским временам. Современный корпус, палаты на 6 человек, бесплатные медикаменты и обследования. Заведовал отделением очень известный уважаемый в городе человек. По утрам медсёстры заезжали в палату с тележками, на которых стояли стерилизаторы со шприцами, безжалостно включали полный свет (в 6 утра!), мы, сонные, оголяли свои детские попы, получали уколы и старались скорее «обратно» заснуть. В том числе, чтобы во сне побыстрее ушла боль. К завтраку та же тележка уже была укомплектована столовыми ложками, в каждой лежали назначенные таблетки и полоска бумаги с фамилией, нужно было налить из графина в ложку кипячёной воды и всё это проглотить.

Диагнозы у моих соседок по палате были нешуточные. Парез лицевого нерва, воспаления оболочек головного мозга, подозрения на эпилепсию. Но кто к этому серьёзно относится в 12-13 лет? Конечно, мы быстро перезнакомились между собой, а ещё с соседними палатами, а ещё с мальчиками и начали «гулять».

Одна из таких «гулянок» закончилась печально. Ночью, бегая из палаты в палату, мы разбудили дежурную медсестру (или врача), не давали спать «настоящим» больным, был большой скандал с угрозами выписать нас вне очереди с соответствующими комментариями и т.д. Мы замерли в страхе. Такого, конечно, не ожидал никто.

Утром сменились врач и медсестра, но страх нет. Он не сменился ничем. Единственное, о чём я мечтала в тот день — чтобы ко мне никто не пришёл. Больница от дома была довольно далеко, меня проведывали не каждый день, некоторых вообще раз в неделю, а кто из области — не проведывали совсем. Мобильных телефонов не было, узнать о визите было нельзя.

Но, как вы, наверное, догадываетесь, моя мама пришла. Именно в этот день. И именно в этот день она не спешила. Именно в этот день она готова была со мной и в палате посидеть, и по коридору походить, и в специально отведённом для визитов месте тихонько поговорить. Для меня это был просто ад! Я смотрела на свои маленькие часики, я (наивная!) спрашивала её, не нужно ли ей ещё куда-то, я ёрзала на кресле, я отводила глаза. В общем, теперь, имея двоих детей и видя их уловки, я понимаю, что тогда я просто всем своим видом сообщала «горю!» Ну, и, конечно, медсестра к нам подошла.

Мама пережила шок, я получила своё наказание, но нас долечили, выписали, а гулять по палатам нам расхотелось раз и навсегда.

Чувство стыда и страха, этот липкий горячий микс, и свою беспомощность, и невозможность избежать наказания я помню до сих пор.

Чего я не знала тогда, что я знаю сейчас?

1. Что чувство стыда — одно из самых сильных разрушающих угнетающих отравляющих чувств. Почитайте Брене Браун «Всё из-за меня. Но это не так».
2. Что можно предотвратить наказание и уменьшить боль от своего проступка, сделав упреждающий жест. Чаще всего те, кому мы причинили боль, сильнее страдают от того, что плохие новости они узнают от других людей.
3. Что можно искренне просить прощения и как это делать (статья).
4. Что если человек ведёт себя, как волчица, уводящая охотника от своего логова: юлит, волнуется, не смотрит в глаза, торопится, хочет как можно быстрее прервать контакт — это страх и боль. Страх открыть что-то важное. И «не очень красивое». Страх быть накзанным. Изгнанным. Что угодно ещё. Очень часто он передаётся собеседнику. Его как бы запугивают. И к этому скрываемому нужно приближаться очень осторожно, ни в коем случае не обесценивая его. Ингда можно просто посмотреть в глаза, взять за руку и сказать: «не бойся, я с тобой, я тебя люблю». Или спросить: «ты чего-то боишься? это действительно такой кошмар?»

Но для этого надо знать в лицо свой собственный страх и стыд.

Распознавайте. Переживайте. Просите прощения. Любите себя.