Любовь Ароновна Позументщикова — человек, которого я знаю почти всю жизнь. Редкий, драгоценный, умный, чуткий и чувственный человек. Великий педагог, бесконечно прекрасная собеседница, яркая личность, которую с огромной любовью и благодарностью вспоминают тысячи человек.

Любовь Ароновна — преподаватель искусства, руководитель творческих коллективов, музыкант. Под её руководством я училась петь, солировала в хоре, а сам хор из обычного школьного стал коллективом, который выступал в театрах и на площадках  города и имел совершенно уникальный  по тем советским временам репертуар.

После многих лет, что мы не общались, встреча с ней стала настоящим подарком, и я ни минуты не сомневалась, когда решила перевести своего сына в школу, где Любовь Ароновна преподаёт. Потому что постигать красоту искусства, слушать музыку, учиться жизни у такого человека — это удача и счастье.

Я рада сегодня представить её вам.

— Любовь Ароновна, вы уже такую жизнь большую прожили. И как-то так сложилось, что у вас везде всё хорошо. Вы и как профессионал состоялись и как мать, и как жена, и как женщина. Как это всё сложилось, благодаря чему, как вам кажется?

— Яна, нельзя ответить на этот вопрос вот так однозначно. Наверное, судьба. Повезёт — не повезёт. Меня не учил этому никто.
У меня ведь родители слепые были…

-Я не знала.

-Да. И папа, и мама. Нас у них было двое. Моя старшая сестра – врач, они ей дали образование. Для слепых это вообще подвиг!
Папа в 5 лет ослеп от оспы, его лечили неправильно. А возле мамы после войны взорвалась бомба, и у неё был такой шок, что начало падать зрение.
Они меня с 5 лет учили музыке. И я училась в школе очень хорошо.

-А вы в Днепропетровске родились? И родители ваши отсюда?

-Да, мы жили на улице Шмидта. Моя сестра заканчивала вторую школу.
Мне родители нанимали частных преподавателей, они очень серьёзно относились к нашему обучению. Я не могла сказать родителям, что я получила 4, это было равносильно двойке. Такая была обстановка почитания родителей, что мне было ужасно стыдно. Атмосфера была такая.
Я была очень спокойным, уравновешенным ребёнком. Мне в детстве очень нравилась музыка. Там, где мы жили, всегда проходила демонстрация. Я могла часами стоять и слушать!
У нас в доме жил мужчина, он играл на баяне. Это была коммуналка, он открывал дверь, брал баян. Старинный, ещё с войны, и играл. А я стояла и слушала. Могла 5 часов простоять…
Знаешь, со мной только никогда не разговаривали на житейские темы. А я рано начала этим интересоваться. Всю науку жизни я постигала сама.
Мне очень нравилось всегда всё красивое. Когда красиво одеваются, красиво красятся. У меня была старшая сестра, она была к этому не очень расположена…

-На сколько лет она старше?

-На 8 лет. Я её подкрашивала, одевала. Я с детства к этому тянулась. Ужасно любила туфли на высоком каблуке. Но я не могла попросить это у родителей. Потому что я понимала: им тяжело. Они тяжело работали. Они работали на специальном предприятии. И я в 16 лет пошла работать. А куда я пошла работать? В школу!
В 15 лет я первый раз поехала работать в лагерь, музруком. И я помню, как мне было страшно. Утром был подъём флага и надо было сыграть гимн. А у меня не получалось двумя руками! Ну, никак не получалось на баяне! И помню, как я всю ночь сидела и тренировалась. Вот так. В общем, это такое личное…
Женя у меня появился в 18 лет… Но я не жалею. Мы с его отцом в классе за одной партой сидели. Мне кажется, одной паре из миллиона Господь даёт понять, что такое детско-юношеская любовь. Мне это было дано. Это была любовь. Чистая такая, как у Джульетты. Он ухаживал за мной. Только родители мне не рассказывали, что такие отношения кончаются детьми. Для мамы это был запрет, мне никогда ничего не рассказывали. Я всё в жизни – и хорошее, и плохое – познавала через себя. И пропускала. Поэтому у меня оказался такой первый опыт, что Женя родился.

-Но вы же замуж вышли?

-Да, я вышла замуж. Женя родился в июне. Всё это было очень красиво. Когда пришёл мой будущий муж, и я сказала, что так получилось, он сказал: будем жениться. Ну, будем жениться. Вот и поженились.
А потом второй раз. С моей стороны это было малодушие. Мой второй муж был очень больной человек. Правда, сейчас он в Израиле, в очень хорошем санатории.
Ну, что тебе сказать? Всё через какие-то сугробы.

— Как вы росли профессионально? 18 лет, ребёнок на руках, жизненная неопытность…
-3-й курс училища.

-Да, 3-й курс училища. И работать надо, и зарабатывать…

-Всё это я делала.
В училище была такая традиция. Студенты 4-го курса, выпускники, сдавали экзамены на оркестре 3-го курса. Они сдавали хоровое дирижирование и сдавали оркестровое. А у нас было два человека, которые хорошо играли на баяне – я и парень один, Валера Катаев, как сейчас его помню. А это июнь месяц, 7-е июня. Женя у меня родился 15-го июня.

— И куда же баян?!

-Ну, вот. А нужно же было играть! Играли Гридинга «Праздничный хоровод». Это очень сложное технически произведение, а у меня 9-й месяц!
В общем, оттуда меня сразу забрали в роддом.
Женя родился 15-го, а 17-го я удрала из роддома математику сдавать – экзамены же! как же? Не сдать экзамены – остаться на второй год.
Потом училась, 4-й курс. И вдруг вакансия в 22-й школе, учителя музыки нет. И мне ставят вторую смену. Вот я утром отучусь в училище, вечером отработаю во вторую смену, потом прихожу домой. Высунув язык. До ребёнка мне было? Я приходила домой, говорила: я сплю 10 минут. Но он был очень хороший мальчик, гладил меня… Он и сейчас такой.
И на следующее лето, когда ему был годик, я уже с ним поехала в лагерь. И с тех пор до 17 лет я каждое лето ездила в лагерь. Потому что сама я их оздоровить не могла, никуда отправить не могла. А поехать работать – это да. Так они у меня вдвоём и выросли…

— Любовь Ароновна, а когда произошёл качественный скачок? От простого учителя музыки до хормейстера, которым я уже вас знала? Что произошло?

-Яна, я всегда была «многостаночником». Когда я училась в училище, я занималась гимнастикой, бальными танцами, у меня хорошо получалось хоровое дирижирование. Я хорошо играла на баяне. И у меня был второй инструмент – фортепиано. И я всем занималась очень, очень серьёзно. Я участвовала во всех конкурсах, несмотря на то, что у меня был маленький ребёнок. Поэтому, когда я закончила педучилище, я была готовым специалистом высокого класса. И когда я пришла во вторую школу, там у нас была завуч, которая увидела, что пришла девочка 20 лет. И она меня научила быть учителем. Не специалистом – специалистом я была – а учителем. Она приходила ко мне на уроки и говорила: я бы сделала так. Никогда не ругала, не говорила, что плохо. А просто: попробуй так.
Ну, и директор, конечно, Мазарчук Василий Петрович, ты его помнишь…

-Да.

-Он мог быть резким, мог сказать что-то, но пение для него был – главный предмет.

-Любовь Ароновна, у нас ведь был очень хороший хор. Для обычного школьного хора просто очень хороший. Талантливый, почти профессиональный. Как это получилось? Збіг обставин? Дети такие подобрались? Что это было?

-Это было время такое. Звёздный час. Само пение, хоровое пение было в зените. И по телевизору, и везде. Все собирались и пели. Образование настраивало людей. Как сказал Дмитрий Кабалевский, как раз в то время: «Запоёт школа — запоёт народ». А люди, которые поют, не могут быть преступниками. Каждая школа, каждый институт имел свою самодеятельность. Мой третий муж Слава играл на трубе. Хотя ноты он знает очень слабо, он играл на трубе!
А в Кировском районе (Днепропетровска) были самые лучшие преподаватели. 12-я школа – Анна Исааковна Полеева, в 37-й школе работала её сестра Неля Исааковна, я, 22-я школа – Зигманд Галина Николаевна. Короче говоря, все 12 школ.
Когда проходили фестивали – этого же вы не знали – мы сидели потом до 12 ночи. Дети уже пропоют, а мы садимся и разбираем каждого учителя, каждое произведение. И это было не соревнование, понимаешь, это был творческий коллектив единомышленников, и мы друг у друга учились…Это было очень классно!
На одном из конкурсов я сидела, а у меня камень из почки шёл. Но я даже не думала о том, чтобы уйти. Завзятість такая была…

-Но мы же это всё чувствовали…

-Конечно.

-Такое отношение, такую отдачу.

-Да. После вас у меня был ещё один коллектив, «Красная гвоздика». Я же куда после вас ушла? – в «Красную гвоздику». Её руководитель уехал, и надо было коллектив возродить. Естественно, его ученики ушли. И нужно было собирать хор по новой. Я пошла во все школы на «Победе», и я сделал классный коллектив за 5 лет. Практически все 60 человек поступили учиться дальше музыке.

— А как вы тогда выбирали для нас произведения? Я часто думаю об этом. Ведь мы же тогда на конкурсах пели такие очень необычные произведения…
— Ну, это, наверное, вкус…

-Чутьё какое-то?

-Понимаешь, самое трудное в хоре – это выбрать репертуар. Это самое трудное! А там уже можно голоса приспособить. Помнишь, это наше произведение «Красный конь»?

-«Красный конь, красный конь мне приснился во сне»?

-«Из копыт бьёт огонь, грива тоже в огне»…У меня в школе был друг, учитель по трудам. Я сижу, ему рассказываю, а он мне говорит: слушай, давай я тебе сделаю такую штуку, которая будет имитировать стук копыт! И это он придумал! Они это выпилили, взяли треногу от пюпитра, и это было так клёво! Когда на конкурсе все это услышали, это было здорово!

-А «Алфавит» Моцарта? Я потом многие песни так ни в чьём другом исполнении и не услышала.

-Вот не знаю. Наверное, это талант руководителя. Я сейчас тоже очень долго подхожу к этому…
Есть одна песня, которую я написала сама. Я тебе об этом не рассказывала…

-Не-а…

-А было это лет 12 назад. У меня была подруга, которая делала фигуры из бумагопластики. И она писала стихи. Иногда приходила на уроки и слушала. А я на её стихи написала песню. А потом перевела её на иврит. До сих пор мы поём эту песню! Вот так она получилась!

«Я с детских лет занимаюсь искусством, портреты с натуры пишу.
Повсюду с собою, повсюду с собою мольберты и краски ношу».

Такой шлягер, настоящий. У меня в хоре были ребята, которые танцевали. Но не было концертмейстера. А мне хотелось сделать номер такой, зрелищный. И к тому времени я увлеклась джазом, очень хотела фонограмму джазовую. Короче говоря, я нашла одного музыканта. Слепого, и он мне сделал фонограмму джазовую. С проигрышем в 32 такта, 47 секунд. И надо было это время использовать! И я подумала: а если сделать так, чтобы хор двигался? Ведь это же не 90 человек, как у нас было. Тут 25. Я пригласила хореографа, он мне поставил движения. Но проигрыш-то длинный! Короче, во время этого проигрыша они танцуют. А слева выходит художник и как бы их рисует. Последний куплет заканчивался так:

Краски свои разведу на палитре, грани подправлю слегка…

Получилась такая песня, что мы её поём уже 12 лет подряд! Ты услышишь фонограмму, ты поймёшь…

— Что вас вдохновляло? Это был постоянно какой-то внутренний источник или вы откуда-то черпали? Черпаете сейчас? Чтобы столько лет и так неутомимо? Так это дело любить и гореть таким огнём? Как?!

-Яна, я очень влюбчивый человек. И мне всегда для творчества нужен этот душевный подъём. Эта влюбчивость может быть и в кого-то, и во что-то. Сейчас я стала уже поспокойнее. Терпимее к детям.
Сейчас я если 2 часа работаю на вдохновении, я потом уже даже за руль сесть не могу. Такая отдача. Но я тебе скажу: учитель и должен быть таким. Если учитель другой, то толку не будет.
Сейчас дети любую информацию могут найти, учитель сейчас больше вдохновитель. Корректировщик. И у него должен быть запал.

— А ваша работа с хором мальчиков? С которым вы везде гастролировали?

— Это был пик моей карьеры. Во-первых, это был мой чудесный возраст, 30-40 лет. Уже как раз и опыт, и зрелость. И хорошая зарплата, и возможность куда-то поехать. Представь, что я стояла на сцене Карнеги-Холла! И Метрополитен-Опера. Я стояла и дирижировала хором! И я дирижировала оркестром, который со мной ни разу не репетировал! Мы им раздали ноты и сразу вышли на сцену, и они играли божественно! Наши произведения. Это тот момент, когда я учила с детьми не только вокальные партии, мы ещё и танцевали. Тот момент, когда детей с 6 лет до 18 родители отпускали со мной на гастроли. Я знала, кого надо в туалет поднять ночью, а кого держать, чтобы они гулять не пошли.
Смеёмся))
В Англии были, в Германии, в Израиле, в Америке. Это был ещё и коллектив родителей, которые встречались, праздновали вместе дни рождения…

-Любовь Ароновна, но вот часто бывает, что после такого пика кажется: что ещё? Что может быть выше? Куда ещё, после Карнеги – Холла?

— Дальше была срочная эмиграция в Израиль. Потому что женился младший сын, Денис. Я оставила хор. Я провела репетицию, мы сняли клип — и я уехала. На меня все обиделись, но устраивать долгие проводы – это было выше моих сил. Я пробыла в Израиле 2,5 месяца и поняла, что я там никому не нужна. И когда я вернулась сюда, у меня был сильный нервный срыв. Потому что надо было этот крах пережить. Потому что когда я вернулась, у меня не было ничего. Ни семьи, ни работы. Начались проблемы со здоровьем, были бесконечные операции.
А потом я вышла на работу.

-Вы в Израиле так быстро сориентировались, за 2,5 месяца?

-Во-первых, я пошла сразу в школу. Когда мне муж сказал, что он работать не будет, а должна работать я, я пошла сразу в школу. Жить на пособие — я бы просто умерла! В 2 смены я учила иврит. И за месяц я сдала первую ступень.
Потом надо было сделать документы и найти, чем заниматься. Я уже понимала, что семьи у меня нет. Денис женился, у него своя семья. Я понимала, что если я там останусь, у меня не будет ни работы, ни друзей, ни мужа. А я была молодая женщина, мне ещё не было 50-ти.
И я возвращаюсь домой. Сначала по друзьям, по знакомым. Потом я пришла в школу, в которой мне дали 2 ставки – учителя и руководителя хора. И я создала коллектив.

-Любовь Ароновна, а дети ваши, Женя и Денис, можно ли сказать, что вы их воспитывали? Или, глядя на вас, они сам воспитывались?

-Они были всегда со мной. Куда бы я ни шла, куда бы я ни ехала, где бы я ни выступала, они были всегда со мной. Даже когда у меня был учительский хор Кировского района, я приносила с собой бутылочки, и Денис сидел и что-то ковырял ложкой.
Что значит «воспитывать детей»? Дети воспитываются, живя рядом с родителями. Они смотрят, как живут родители. Я всегда соблюдаю порядок. У нас в доме всё идеально. Если надо что-то сделать – значит, это надо сделать. Они знают, что в 9 часов всё отключается, потому что маме нужно отдыхать. Хотите что-то слушать – есть наушники.
Мой второй муж в этом плане всегда очень хорошо их воспитывал. Уважение к матери было на первом месте. И они видели, сколько я всего успевала: и готовила, и мы вместе ходили в магазин. Это была семья. Поэтому они оба сейчас очень семейные. Младший так вообще – цветочек))
Нельзя сказать, что я их специально воспитывала. Мы, когда ехали куда-то, никогда не сидели, не спали. Всё время играли то в города, то в буквы. Я всё время что-то придумывала.

-Вы даже в то время были человеком неординарным. Смелым, даже бесшабашным. Все учителя были такие строгие, авторитетные, а вы другая, как-то мы это по-детски чувствовали.

-Яна, ну, и сам предмет ведь накладывал отпечаток! Это не математика, это чувства, эмоции. А эмоций было столько!!! Сейчас я иногда думаю, что если бы мне достался мужчина, который бы мог эти эмоции направить в нужное русло, у меня была бы огромная очень дружная семья и, может быть, было бы 10 детей.
Сейчас я уже немного успокоилась…
Жизнь была очень классная! Я столько видела, столько было интересных людей! Столько любви было! И я на каждую любовь откликалась восторженными чувствами, душой нараспашку. Каждый год я очень ждала лета, там была компания. То у меня гитара, то у меня баян, все собирались вокруг нас, чем-то увлекались.

-К своему творчеству вы же ещё и трудоголик?

-Яна, ну, если что-то делаешь, надо это делать с полной отдачей! Даже если лежишь с мужчиной, ты же не лежишь и не думаешь: завтра надо побелить потолок! Иначе ты больше с ним не будешь лежать. Так и в жизни – отдаваться нужно полностью, иначе зачем вообще это делать?
Мой третий муж сейчас мой большой единомышленник. Не было ни одного концерта, даже самого незначительного, чтобы он не пришёл. Перед одним из концертов я на него рассердилась и даже не сказала ему, что концерт. А потом смотрю — идёт!

-Можете ли вы сейчас сказать, что вы сделали всё, что вы хотели?

-Яна, ну, конечно, нет.

-О чём вы ещё мечтаете?

-Я хочу, чтобы было всё спокойно. Сейчас много эмоций уходит на борьбу с действительностью. Я же всю жизнь учила детей любить родину. Людей любить. Но моё творчество сейчас здесь не нужно.
В 8 классе убрать музыку? Посчитать, что детям это не нужно? В Прибалтике музыка до 12 класса, 5 раз в неделю. Когда они приходят в костёл, они поют на 5 голосов. И им не платят деньги, как у нас платят в храме хору! Они просто приходят и поют. У нас считают, что музыка и в начальной школе не нужна. В этом году была борьба, чтобы музыку и рисование сохранить в начальной школе. А что ещё малышам надо, компьютерные технологии?

— Но ведь как раз в 8 классе развивается чувственность, они влюбляются…

-Конечно! И это так помогает! Даже самые простые песни они уже поют совсем по-другому…
А вот о дружбе с ними сейчас петь нельзя. Даже само это понятие претерпевает изменения. «В полдень или в полночь друг придёт на помощь» — они уже не знают, как это.

— А классику?
-Убрали всю классику. Даже Шостаковича сейчас в школе нельзя давать. Бетховена нельзя. Деградация. И мне очень, очень трудно.
Тяжело и из-за того, что нынешнее поколение родителей, рождённое в 90-е – это тоже уже люди с другими ценностями.
Хотя иногда бывает, что в простой школе, в самом простом районе бывает такое внимание, что я получаю огромное удовольствие.
Ты себе не представляешь, как музыка развивает детей! Я иногда даю задание «слушаем и рисуем». Ставлю произведение, не называя его. А потом дети должны нарисовать то, что услышали. И первоклассники приносят рисунки, я трачу на них целый урок. И я сразу вижу, что эти классы даже отличаются в учёбе, сразу видно развитие.

— Любовь Ароновна, вас можно слушать бесконечно. Хочется, чтобы вы ещё додали то, что вы можете додать…

— Приводи своих детей, я додам.

— Я приведу.

— Важно, чтобы дети хотели. Хотя с «хотением» у них сейчас тоже проблемы. Они часто получают что-то быстрее, чем они успевают это захотеть.
Музыка развивает то, что не развивает никакой другой предмет. Эмоции, восприятие, открытую душу. Не зря царь Соломон во второй храм сначала впустил 400 музыкантов, а потом только других людей.

— Да даже в нашем хоре сколько всего было – и любови, и дружбы, и разбитые сердца.

— Да, когда вы выступали, я чувствовала каждого, а в хоре было 90 человек…

— А мы это чувствовали на кончиках ваших пальцев…

— Нам повезло, что мы жили в то время.